Аксиомы волшебной палочки - Страница 11

Итак, эквивалент, адаптер. Проблема чисто техническая, а потому и решаемая техническими средствами. С ранних лет паяльник не дрожал в моих руках. В детском саду я был первым по монтажу и вторым по блокировке. (Наш сад имел производственный уклон. Там учили паять схемы.) Вскоре прибор встал в углу моего кабинета. Стандартного вида чемодан на колесиках, из тех, что посылают на вокзалы своим ходом, телекомандой или с самоуправлением по программе.

(Помните этот фотоконкурс «Время отпусков» - над вымытыми тротуарами парит утренний полумрак, кругом ни души. Спешит домой одинокий гуляка, галстук набок, на плечах пиджак. А на асфальтах необъятной магистрали плотный, расплывшийся на скоростях поток чемоданов и сундуков. Вылетающие из переулков саквояжи. Затертый большегрузными корзинами одинокий портфель перед красным светофором. Зябко вздрагивает опоздавший мешок. Перрон. Огоньки уходящего поезда. Через час по магистрали с ревом промчатся первые автомобили, и уж тогда вряд ли кто решится выпустить самоуправляемый груз. А пока спешите, мчите стремглав, саквояжи и сундуки, авоськи и портфельчики. Время отпусков, время отпусков!)

Техническая сторона вопроса не беспокоила меня. Опасаться приходилось за другое - за донора сна, личность, отдавшую бы свое время под мой сон, как другие отдают кровь нуждающимся в ней. В наше-то время, когда за минуту простоя у прилавка покупателю выплачивают десятую часть стоимости покупки, когда секунда конвейерной установки - автомобиль, час машинного времени - фундаментальное открытие в математике!

Конечно, подыскать в этих условиях человека, пожелавшего бы спать и за себя и за меня, было делом нелегким. Круг моих знакомых ограничивался людьми науки, рассеянными, милыми людьми, вся мягкость которых превращается в гранит, как только ситуация подталкивает их на лишний час сна.

«Может, броситься в ноги к энтузиасту? - мелькнуло у меня. - Энтузиаст поймет…»

Несколько прямых, откровенных разговоров с энтузиастами привели меня к твердой уверенности, что с ними тоже не сговоришься. Оказалось, что каждый из них сам по себе набит первоклассными замыслами, успевай только осуществлять. Поговорив со мной пять-десять минут, они впадали в красивую разновидность созерцательности, кивали головами (не мне, уже в такт своим мыслям), барабанили пальцами по столу.

- Ха-арошая мысль, - нараспев хвалили они, - надо осуществлять, надо осуществлять! - И, торопливо собравшись, куда-то уходили. Куда они убегали? Осуществлять мою идею?!

Да, нужный человек должен был быть несколько иным, иного, так сказать, плана. С отклонением от нормы. Короче, такой, чтобы было ему все равно: спать или заниматься чем другим. Но именно таких я и не знал.

Жизнь вечерней улицы - загадка! Слоняясь вдоль ярких витрин, я пытался разгадать ее. Тщетно. Кинотеатры, универмаги, стоянки такси не дали мне ничего. Однажды, уже теряя веру в успех, я зашел в помещение, называемое пивным залом. Прямо у входа за столиком в единственном числе восседал мужчина, в его правой татуированной руке дрожал бокал с жидкостью, скорее всего алкогольных свойств. Он оглядывался по сторонам.

- Жизнь - копейка! - отчаянно выкрикнул он. Ему требовался собеседник.

Так, так. У меня молниеносно созрел план. Через секунду я уже сидел рядом с ним.

- Пей! - Он двинул фужер ко мне, плеснув на скатерть. В носу у меня густо защекотало от спиртного запаха. (Я знал его, этот запах. Спиртом я чищу детали, обезжириваю их. В обмен на старые флаконы его выдают в пунктах химической профилактики.)

- Непьющий, - ответил я, придавая голосу сочувственные интонации, - вот разве так, о жизни поговорить…

- Наука сломала об меня все зубы, - свирепо изрек он.

(«Общение - величайшая роскошь!» - говорит Экзюпери.)

- Лечила, лечила, а пользы никак нет.

Он помолчал, оценивая действие сказанного, улыбнулся, показав золотой зуб, и добавил:

- От алкоголизма лечила…

- Друг мой, - как можно мягче начал я, - если наука не помогла вам, то, быть может, вы поможете ей. Науке.

- Она мне нет, и я ей нет. Баш на баш.

Он был прост в своем великолепном невежестве. Он уже воображал, что наука и впрямь зависит от него. Правда, не все его термины были понятны мне. Но в общем я его понимал.

- А может, дружок, попробуем еще разок?

- На свете счастья нет, - с чувством затянул собеседник, - а есть покой и воля. - Некоторые слова романса он кроил на свой лад, но что делать, я пошел ва-банк.

- Давно, усталый раб, замыслил я побег, - наши голоса сплелись, поплыли над опустевшими столиками.

Обнявшись, мы вышли на улицу. Дома уже притушили окна, отходили ко сну. Запоздалые прохожие почтительно обходили нас стороной.

- Отчаливай! - радостно кричал им спутник, но песню не бросал.

- В обитель даль-льнюю трудов и чистых нег-г, - голосам не хватало тесного уличного пространства, и они уходили вверх, к утопающим в темноте крышам. Да, в обитель. Трудов. Нет.

Мы шли ко мне домой.

Утром я на цыпочках прошел в кабинет, тихо открыл жалюзи. Золотистый поток пронзил простор кабинета, сквозь узкие прорези жалюзи рвалась теплая солнечная метель. Я огляделся. Все оставалось на местах. В углу стоял готовый к старту трансформатор сна, на диване нежился в крахмальных простынях вчерашний человек. Еще не старый, но осунувшийся, воспаленный, проспиртованный. «Хронический алкоголизм», - значилось в его пенсионной книжке.

- Рассолу, - прохрипел он, не открывая глаз. Банка рассола, играя изумрудными глубинами, уже стояла вплотную к дивану. Это понравилось ему. Он сделал несколько мощных глотков, оглядел комнату, потом закурил, ничуть не удивляясь месту пробуждения. Видно, привык он просыпаться где угодно, только не у себя дома.